VII

    Солнце уже скрылось, и ночные тени быстро надвигались со стороны леса. Казаки кончили свои занятия около кордона и собирались к ужину в избу. Только старик, все еще ожидая ястреба и подергивая привязанного за ногу кобчика, оставался под чинарой. Ястреб сидел на дереве, но не спускался на курочку. Лукашка неторопливо улаживал в самой чаще тернов, на фазаньей тропке, петли для ловли фазанов и пел одну песню за другою. Несмотря на высокий рост и большие руки, видно было, что всякая работа, крупная и мелкая, спорилась в руках Лукашки.
    - Гей, Лука! - послышался ему недалеко из чащи пронзительно-звучный голос Назарки. - Казаки ужинать пошли.
    Назарка с живым фазаном под мышкой, продираясь через терны, вылез на тропинку.
    - О! - сказал Лукашка, замолкая. - Где петуха-то взял? Должно, мой пружок... [Силки, которые ставят для ловли фазанов. (Прим. Л. Н. Толстого.)]
    Назарка был одних лет с Лукашкой и тоже с весны только поступил в строевые.
    Он был малый некрасивый, худенький, мозглявый, с визгливым голосом, который так и звенел в ушах. Они были соседи и товарищи с Лукою. Лукашка сидел по-татарски на траве и улаживал петли.
    - Не знаю чей. Должно, твой.
    - За ямой, что ль, у чинары? Мой и есть, вчера постановил.
    Лукашка встал и посмотрел пойманного фазана. Погладив рукой по темно-сизой голове, которую петух испуганно вытягивал, закатывая глаза, он взял его в руки.
    - Нынче пилав сделаем; ты поди зарежь да ощипи.
    - Что ж, сами съедим или уряднику отдать?
    - Будет с него.
    - Боюсь я их резать, - сказал Назарка.
    - Давай сюда.
    Лукашка достал ножичек из-под кинжала и быстро дернул им. Петух встрепенулся, но не успел расправить крылья, как уже окровавленная голова загнулась и забилась.
    - Вот так-то делай! - проговорил Лукашка, бросая петуха. - Жирный пилав будет.
    Назарка вздрогнул, глядя на петуха.
    - А слышь, Лука, опять нас в секрет пошлет черт-то, - прибавил он, поднимая фазана и под чертом разумея урядника.- Фомушкина за чихирем услал, его черед был. Котору ночь ходим! Только на нас и выезжает.
    Лукашка, посвистывая, пошел по кордону.
    - Захвати бечевку-то! - крикнул он.
    Назарка повиновался.
    - Я ему нынче скажу, право, скажу,- продолжал Назарка.- Скажем: не пойдем, измучились, да и все тут. Скажи, право, он тебя послушает. А то что это!
    - Во нашел о чем толковать! - сказал Лукашка, видимо думая о другом, - дряни-то! Добро бы из станицы на ночь выгонял, обидно бы было. Там погуляешь, а тут что? Что на кордоне, что в секрете, все одно. Эка ты...
    - А в станицу придешь?
    - На праздник пойду.
    - Сказывал Гурка, твоя Дунайка с Фомушкиным гуляет, - вдруг сказал Назарка.
    - А черт с ней! - отвечал Лукашка, оскаливая сплошные белые зубы, но не смеясь. - Разве я другой не найду.
    - Как сказывал Гурка-то: пришел, говорит, он к ней, а мужа нет. Фомушкин сидит, пирог ест. Он посидел, да и пошел под окно; слышит, она и говорит: "Ушел черт-то. Что, родной, пирожка не ешь? А спать, говорит, домой не ходи". А он и говорит из-под окна: "Славно".
    - Врешь!
    - Право, ей-богу. Лукашка помолчал.
    - А другого нашла, черт с ней: девок мало ли? Она мне и то постыла.
    - Вот ты черт какой! - сказал Назарка. - Ты бы к Марьянке хорунжиной подъехал. Что она ни с кем не гуляет?
    Лукашка нахмурился.
    - Что Мирьянка! все одно! - сказал он.
    - Да вот сунься-ка...
    - А ты что думаешь? Да мало ли их по станице? И Лукашка опять засвистал и пошел к кордону, обрывая листья с сучьев. Проходя по кустам, он вдруг остановился, заметив гладкое деревцо, вынул из-под кинжала ножик и вырезал.
    - То-то шомпол будет,- сказал он, свистя в воздухе прутом.
    Казаки сидели за ужином в мазаных сенях кордона, на земляном полу, вокруг низкого татарского столика, когда речь зашла о череде в секрет.
    - Кому ж нынче идти? - крикнул один из казаков, обращаясь к уряднику в отворенную дверь хаты.
    - Да кому идти? - отозвался урядник. - Дядя Бурлак ходил, Фомушкин ходил, - сказал он не совсем уверенно. - Идите вы, что ли? Ты да Назар, - обратился он к Луке, - да Ергушов пойдет; авось проспался.
    - Ты-то не просыпаешься, так ему как же! - сказал Назарка вполголоса.
    Казаки засмеялись.
    Ергушов был тот самый казак, который пьяный спал у избы. Он только что, протирая глаза, ввалился в сени.
    Лукашка в это время, встав, справлял ружье.
    - Да скорей идите; поужинайте и идите, - сказал урядник. И, не ожидая выражения согласия, урядник затворил дверь, видимо мало надеясь на послушание казаков. - Кабы не приказано было, я бы не послал, а то, гляди, сотник набежит. И то, говорят, восемь человек абреков переправилось.
    - Что ж, идти надо, - говорил Ергушов, - порядок! Нельзя, время такое. Я говорю, идти надо.
    Лукашка между тем, держа обеими руками передо ртом большой кусок фазана и поглядывая то на урядника, то на Назарку, казалось, был совершенно равнодушен к тому, что происходило, и смеялся над обоими. Казаки еще не успели убраться в секрет, когда дядя Ерошка, до ночи напрасно просидевший под чинарой, вошел в темные сени.
    - Ну, ребята, - загудел в низких сенях его бас, покрывавший все голоса,- вот и я с вами пойду. Вы на чеченцев, а я на свиней сидеть буду.