Так пели девы. Сев на бреге,
     Мечтает русский о побеге;
     Но цепь невольника тяжка,
     Быстра глубокая река…
     Меж тем, померкнув, степь уснула,
     Вершины скал омрачены.
     По белым хижинам аула
     Мелькает бледный свет луны;
     Елени дремлют над водами,
     Умолкнул поздний крик орлов,
     И глухо вторится горами
     Далекий топот табунов.
     
     Тогда кого-то слышно стало,
     Мелькнуло девы покрывало,
     И вот — печальна и бледна
     К нему приближилась она .
     Уста прекрасной ищут речи;
     Глаза исполнены тоской,
     И черной падают волной
     Ее власы на грудь и плечи.
     В одной руке блестит пила,
     В другой кинжал ее булатный;
     Казалось, будто дева шла
     На тайный бой, на подвиг ратный.
     
     На пленника возведши взор,
     «Беги, — сказала дева гор, —
     Нигде черкес тебя не встретит.
     Спеши; не трать ночных часов;
     Возьми кинжал: твоих следов
     Никто во мраке не заметит».
     
     Пилу дрожащей взяв рукой,
     К его ногам она склонилась:
     Визжит железо под пилой,
     Слеза невольная скатилась —
     И цепь распалась и гремит.
     «Ты волен, — дева говорит, —
     Беги!» Но взгляд ее безумный
     Любви порыв изобразил.
     Она страдала. Ветер шумный,
     Свистя, покров ее клубил.
     «О друг мой! — русский возопил, —
     Я твой навек, я твой до гроба.
     Ужасный край оставим оба,
     Беги со мной…» — «Нет, русский, нет!
     Она исчезла, жизни сладость;
     Я знала всё, я знала радость,
     И всё прошло, пропал и след.
     Возможно ль? ты любил другую!..
     Найди ее, люби ее;
     О чем же я еще тоскую?
     О чем уныние мое?..
     Прости! любви благословенья
     С тобою будут каждый час.
     Прости — забудь мои мученья,
     Дай руку мне… в последний раз».
     
     К черкешенке простер он руки,
     Воскресшим сердцем к ней летел,
     И долгий поцелуй разлуки
     Союз любви запечатлел.
     Рука с рукой, унынья полны,
     Сошли ко брегу в тишине —
     И русский в шумной глубине
     Уже плывет и пенит волны,
     Уже противных скал достиг,
     Уже хватается за них…
     Вдруг волны глухо зашумели,
     И слышен отдаленный стон…
     На дикой брег выходит он,
     Глядит назад, брега яснели
     И, опененные, белели;
     Но нет черкешенки младой
     Ни у брегов, ни под горой…
     Всё мертво… на брегах уснувших
     Лишь ветра слышен легкой звук,
     И при луне в водах плеснувших
     Струистый исчезает круг.
     
     Всё понял он. Прощальным взором
     Объемлет он в последний раз
     Пустой аул с его забором,
     Поля, где, пленный, стадо пас,
     Стремнины, где влачил оковы,
     Ручей, где в полдень отдыхал,
     Когда в горах черкес суровый
     Свободы песню запевал.
     
     Редел на небе мрак глубокий,
     Ложился день на темный дол,
     Взошла заря. Тропой далекой
     Освобожденный пленник шел;
     И перед ним уже в туманах
     Сверкали русские штыки,
     И окликались на курганах
     Сторожевые казаки.
     
     
Эпилог
     
     
     Так Муза, легкой друг Мечты,
     К пределам Азии летала
     И для венка себе срывала
     Кавказа дикие цветы.
     Ее пленял наряд суровый
     Племен, возросших на войне,
     И часто в сей одежде новой
     Волшебница являлась мне;
     Вокруг аулов опустелых
     Одна бродила по скалам,
     И к песням дев осиротелых
     Она прислушивалась там;
     Любила бранные станицы,
     Тревоги смелых казаков,
     Курганы, тихие гробницы,
     И шум, и ржанье табунов.
     Богиня песен и рассказа,
     Воспоминания полна,
     Быть может, повторит она
     Преданья грозного Кавказа;
     Расскажет повесть дальних стран,
     Мстислава древний поединок,
     Измены, гибель россиян
     На лоне мстительных грузинок;
     И воспою тот славный час,
     Когда, почуя бой кровавый,
     На негодующий Кавказ
     Подъялся наш орел двуглавый;
     Когда на Тереке седом
     Впервые грянул битвы гром
     И грохот русских барабанов,
     И в сече, с дерзостным челом,
     Явился пылкий Цицианов;
     Тебя я воспою, герой,
     О Котляревский, бич Кавказа!
     Куда ни мчался ты грозой —
     Твой ход, как черная зараза,
     Губил, ничтожил племена…
     Ты днесь покинул саблю мести,
     Тебя не радует война;
     Скучая миром, в язвах чести,
     Вкушаешь праздный ты покой
     И тишину домашних долов…
     Но се — Восток подъемлет вой!..
     Поникни снежною главой,
     Смирись, Кавказ: идет Ермолов!
     
     И смолкнул ярый крик войны:
     Всё русскому мечу подвластно.
     Кавказа гордые сыны,
     Сражались, гибли вы ужасно;
     Но не спасла вас наша кровь,
     Ни очарованные брони,
     Ни горы, ни лихие кони,
     Ни дикой вольности любовь!
     Подобно племени Батыя,
     Изменит прадедам Кавказ,
     Забудет алчной брани глас,
     Оставит стрелы боевые.
     К ущельям, где гнездились вы,
     Подъедет путник без боязни,
     И возвестят о вашей казни
     Преданья темные молвы.
     
     1821—1822