Сергей Есенин
"Возвращение на родину"

   Я посетил родимые места,
    Ту сельщину,
    Где жил мальчишкой,
    Где каланчой с березовою вышкой
    Взметнулась колокольня без креста.

    Как много изменилось там,
    В их бедном, неприглядном быте.
    Какое множество открытий
    За мною следовало по пятам.

    Отцовский дом
    Не мог я распознать:
    Приметный клен уж под окном не машет,
    И на крылечке не сидит уж мать,
    Кормя цыплят крупитчатою кашей.

    Стара, должно быть, стала...
    Да, стара.
    Я с грустью озираюсь на окрестность:
    Какая незнакомая мне местность!
    Одна, как прежняя, белеется гора,
    Да у горы
    Высокий серый камень.

    Здесь кладбище!
    Подгнившие кресты,
    Как будто в рукопашной мертвецы,
    Застыли с распростертыми руками.
    По тропке, опершись на подожок,
    Идет старик, сметая пыль с бурьяна.
    "Прохожий!
    Укажи, дружок,
    Где тут живет Есенина Татьяна?"

    "Татьяна... Гм...
    Да вон за той избой.
    А ты ей что?
    Сродни?
    Аль, может, сын пропащий?"

    "Да, сын.
    Но что, старик, с тобой?
    Скажи мне,
    Отчего ты так глядишь скорбяще?"

    "Добро, мой внук,
    Добро, что не узнал ты деда!.."
    "Ах, дедушка, ужели это ты?"
    И полилась печальная беседа
    Слезами теплыми на пыльные цветы.
    . . . . . . . . . . . . . . . . . .
    "Тебе, пожалуй, скоро будет тридцать...
    А мне уж девяносто...
    Скоро в гроб.
    Давно пора бы было воротиться".
    Он говорит, а сам все морщит лоб.
    "Да!.. Время!..
    Ты не коммунист?"
    "Нет!.."
    "А сестры стали комсомолки.
    Такая гадость! Просто удавись!
    Вчера иконы выбросили с полки,
    На церкви комиссар снял крест.
    Теперь и богу негде помолиться.
    Уж я хожу украдкой нынче в лес,
    Молюсь осинам...
    Может, пригодится...

    Пойдем домой -
    Ты все увидишь сам".
    И мы идем, топча межой кукольни.
    Я улыбаюсь пашням и лесам,
    А дед с тоской глядит на колокольню.
    . . . . . . . . . . . . . . . . . .
    . . . . . . . . . . . . . . . . . .
    "Здорово, мать! Здорово!" -
    И я опять тяну к глазам платок.
    Тут разрыдаться может и корова,
    Глядя на этот бедный уголок.

    На стенке календарный Ленин.
    Здесь жизнь сестер,
    Сестер, а не моя, -
    Но все ж готов упасть я на колени,
    Увидев вас, любимые края.

    Пришли соседи...
    Женщина с ребенком.
    Уже никто меня не узнает.
    По-байроновски наша собачонка
    Меня встречала с лаем у ворот.

    Ах, милый край!
    Не тот ты стал,
    Не тот.
    Да уж и я, конечно, стал не прежний.
    Чем мать и дед грустней и безнадежней,
    Тем веселей сестры смеется рот.

    Конечно, мне и Ленин не икона,
    Я знаю мир...
    Люблю мою семью...
    Но отчего-то все-таки с поклоном
    Сажусь на деревянную скамью.

    "Ну, говори, сестра!"

    И вот сестра разводит,
    Раскрыв, как Библию, пузатый "Капитал",
    О Марксе,
    Энгельсе...
    Ни при какой погоде
    Я этих книг, конечно, не читал.

    И мне смешно,
    Как шустрая девчонка
    Меня во всем за шиворот берет...
    . . . . . . . . . . . . . . . . . .
    . . . . . . . . . . . . . . . . . .
    По-байроновски наша собачонка
    Меня встречала с лаем у ворот.

    <1924>